05.08.2011 в 16:21
Пишет Нат Фламмер:Для порадовать Мастера)
Жизнеописания Франкенштейна с претензией на высокохудожественность...Руки... Старика всегда выдают руки. Что бы он не делал, как бы не изменял свое тело, какой бы внутренней силой не светились его глаза - руки никогда не забудут напомнить об истинном положении вещей вздутыми венами, тонкой, похожей на пергамент кожей, которая обтягивает, словно высохший бычий пузырь, изуродованные артритом суставы. Да, можно сохранить гибкость тонких пальцев, можно унять боль от въевшихся навсегда, в самые кости едких растворов, но... Одного взгляда бывает достаточно, чтобы показалось, будто они криком кричат: "Тебе сорок четыре года!"
Сорок четыре... Болезни, голод, невыносимо тяжелый труд никогда не терзали его тело. Он все так же, как и в шестнадцать лет был здоров, силен и одержим идеями.
...Но сколько на них, на эти идеи, осталось времени? Десять лет? Пятнадцать? А потом злобная, коварная Старость швырнет его на землю и растопчет, превращая в никчемную развалину с потухшим взглядом.
В этот маленький приграничный городок он приехал три года назад. Здесь было не так шумно и не так грязно, как в столице, и людей мало интересовало, чем занимается человек, купивший дом на окраине. Однако одиночество и тут обошло его стороной, прошло совсем немного времени - и горожане потянулись к нему, сочтя могущественным колдуном. Шли с опаской, только когда очень припрет, несли свои маленькие трагедии, в надежде, что смогут заплатить ту цену, которую потребует этот опасный, но такой необходимый человек. Он лечил неизлечимые болезни, заживлял смертельные раны, ставил на ноги калек, возвращал к жизни мертворожденных детей. Прекрасный материал для исследований, идеальные добровольцы для самых опасных и сложных экспериментов. Да кто бы посмел хоть в чем-то его обвинить? Не здесь, не в этой дыре.
Но целью его был не сбор материала, не опыты. Вовсе не поэтому он продал все, что у него было и засел на приграничье.
Тех, кого он называл "Истинными", чаще всего видели именно здесь. Много лет он изучал древние свитки, выслушивал сотни рассказов так называемых "очевидцев", снаряжал поисковые группы, которые возвращались обратно, нагруженные "зубами упырей" и "когтями оборотней", пока не сумел собрать воедино все, что удалось найти и узнать.
Их называли вампирами. Их называли богами. Про них складывали легенды и писали научные трактаты. Но если они и пили кровь, то явно не для поддержания жизни, а если и были богами, то, определенно жили не на небесах.
Он понимал, что времени у него мало. Но мог только ждать, надеясь на то, что удачливость не покинула его с возрастом.
На рынок надо было идти с утра. Свежие, не засиженными мухами продукты, почти никакой толчеи и грязи, с необходимыми покупками можно справиться за четверть часа, если повезет, а это важно, ведь время - это самое ценное, что у него есть, и тратить его бездарно он никогда не мог себе позволить.
Он сумел победить потребность в сне. Сон занимает почти половину жизни человека, это самый страшный враг того, кому дорога каждая оставшаяся на этом свете минута. Но на еду, особенно на ее изготовление, времени тратится не многим меньше. Потребность в пище тоже удалось свести к минимуму, но совсем отказаться от нее было невозможно. Потому, все, что остается, это максимально ускорить процесс.
Он уже шел обратно к дому, корзина с мясом, сыром и хлебом приятно оттягивала его руку, как вдруг что-то, не совсем понятное ему, заставило его остановиться и оглянуться.
Ничего особенного, пустая улица, закрытый в такой ранний час трактир, стоящий на крыльце мальчишка в пастушьей рубахе, наверное слуга, или ждет, когда откроют... Мальчишка! Словно молния внезапно ударила, свет вспыхнул и погас на секунду, потом улица исчезла, весь мир исчез, остался только Он.
Идеально чистая, словно только что вышедшая из под рук швеи одежда, босые ноги без малейших следов уличной грязи, казалось мальчик минуту назад ополоснул их в прозрачном ручье, черные, гладкие, идеально расчесанные волосы, которые слегка колыхал утренний ветерок... Он весь был, словно изящная статуэтка, созданная величайшим на свете скульптором, и принять это, выглядящее как пятнадцатилетний мальчишка, существо, за человека - мог только слепой безумец.
"Вот он - твой шанс. Ты ждал его, ты ждал этого всю жизнь. Имеет ли теперь значение потраченное время? Имеет ли значение хоть что -нибудь? Вот он, стоит прямо перед тобой, только руку протяни и - ты получишь то, что тебе нужно.
Справлюсь ли я? Смогу ли? Стоит ли счастье всего рода людского жизни одно ребенка иной расы? Я сомневаюсь? Я? Сомневаюсь?!"
Он глубоко вздохнул и шагнул вперед. Несколько бесконечных секунд - и он уже стоит возле крыльца, совсем близко, совсем рядом.
"Не напугай. Пусть он поверит тебе, пусть пойдет с тобой сам, силой ты с ним не справишься, да и нет у тебя таких сил, нет и быть не может"
Он остановился. Мальчик разглядывал вывеску трактира с таким видом, словно это была нарисованная гениальным художником картина, однако трактир - это всего лишь трактир, и самый простой и логичный вопрос тут один. Его - то он мальчику и задал:
- Ты, наверное, есть хочешь?
Тот медленно повернулся, помолчал несколько секунд и кивнул.
Трактирщик вылетел на стук, как ошпаренный. Он наверняка заметил его в окно, и сейчас суетился, смахивая вчерашние крошки со стола, и изредка поглядывая на приведенного им мальчика с плохо скрываемой жалостью. Как же, как же. Мальчишка в чистой и новой одежде, пришел вместе с колдуном... Ребенка стоит пожалеть... Он усмехнулся, но усмешка быстро сползла с его губ. Разве трактирщик не прав?...
Наконец на столе появилась миска с мясной похлебкой и сыр. Мальчик посмотрел на все это с недоумением. а потом взял ложку.
Как он ел! Словно не в старом дешевом трактире они сидели, а в шикарном дворце, на приеме для самых знатных особ. Каждое движение наполнено смыслом, идеально выверено, ничего лишнего. Но, все-таки стоило прервать молчание.
- Как тебя зовут?
- Кадис Этрама Д. Райзел.
"Вот оно! А что, ты сомневался? Хоть на секунду? Хоть на мгновение думал, что ошибся? Нет, конечно же нет, ошибки просто не может быть, перед тобой - ребенок Истинных. Пусть невероятно сильный, пусть наделенный сверхъестественными способностями, но, наивный и неискушенный, как любое дитя."
- Меня можешь называть Франкенштейн. Ты нездешний, я вижу, где ты живешь? Я могу тебя проводить.
- Это очень далеко.
- Да нет же - он рассмеялся довольно нервно, но вернул на лицо дружелюбное выражение.- Я спросил не откуда ты, а где ты остановился. Или.. Ты планировал остановиться здесь? - он кивнул на уходящую наверх лестницу, ведущую к двум небольшим гостевым комнатам.
Мальчик проследил его взгляд и кивнул.
- Не стоит, честно тебе говорю. - он перегнулся через стол и понизил голос. - Здесь грязно, много насекомых и хозяин дерет втридорога. Если хочешь, можешь остановиться у меня. У меня просторный дом возле реки, есть чистая светлая комната и... И я не возьму с тебя ни одной монеты. Ну как?
Его собеседник задумался, пристально глядя ему в глаза, да так, что спина сразу покрылась холодным потом, а потом так же коротко кивнул.
...Казалось, прошла вечность. Вечность всепоглощающего, разрывающего душу на куски счастья. Не может быть, это просто невероятно, что все это могло уместится в какие-то жалкие две недели! Часы, минуты, секунды, все смешалось в один сверкающий поток, он давно забыл, когда так искренне и по детски радовался, улыбался, какая легкость бывает в теле, какая чистая и холодная вода в реке.
Огромным счастьем было просто на него смотреть. Как он двигается, как он трогает незнакомые предметы, смотреть, как шевелятся его губы. Казалось, гостя интересовало абсолютно все. Он вертел в руках и разглядывал тяжелые колбы, тихо сидя в углу на кресле шуршал древними свитками, причем начиная читать буквально все, что попадало ему в руки. Казалось, мальчик только и ждал, когда Франкенштейн начнет рассказывать ему о своей работе, о тех тайнах, которые ему удалось раскрыть, и о тех, раскрыть которые он только еще мечтает. С таким вниманием его не слушал никто и никогда. Да он и сам никогда и ни с кем так подолгу и откровенно не разговаривал, а этот мальчик не просто слушал. Он обсуждал с ним такие вещи, о которых не имели представления даже лучшие умы столетия. Но особым удовольствием было смотреть, как Кадис Этрама Д. Райзел ест. С необыкновенным изяществом он поглощал подгоревшую похлебку и криво нарезанный хозяином дома сыр, съел даже собственноручно пойманную и запеченную им на углях рыбу, так и не утратив безукоризненных манер и самообладания.
Он был идеален. Ни одного изъяна, ни одного недостатка.
Франкенштейн совершенно забыл о том, зачем на самом деле он привел это чудо в свой дом.
Вечность? Разве так бывает?
Утром он приготовил еду, в кое веки ничего не сгорело и не пролилось. Даже сыр почти не сопротивлялся, а еще он успел сходить на рынок и принес свежей зелени и овощей. Он улыбался про себя, представляя, как обрадуется его гость, увидев такой превосходный завтрак. Тем более так красиво и хорошо сервированный стол. Отвар пахучих трав Франкенштейн планировал принести в больших бокалах из цветного стекла, сделанных им собственноручно(о да, самый действенный из известных ему способов превращать песок в золото), и заранее представлял, как мальчик будет смотреть на солнце сквозь прозрачные стенки.
- Мне пора уходить.
- Что?!- пустая миска, которую он собирался уносить, едва не выпала из его рук.
- С тобой было очень интересно, Франкенштейн, но мне нужно уходить. Пора.
- Уходить?... Куда?!... Зачем?...
Вот и все. Глупые вопросы. Он что, и вправду думал, что Кадис Этрама Д. Райзел останется с ним навсегда? Сердце болезненно сжалось, накатила глухая тоска, утреннее солнце потускнело, как старая медная монета. Навсегда?.. Да, действительно, пожалуй - пора. Другого выхода у него нет. И другого шанса просто не будет.
- А, ну да... - язык едва его слушался. - подожди, я сейчас.. принесу.
...Никогда он еще не чувствовал себя таким старым. Ноги еле шли, руки тряслись, когда он окаменевшими пальцами открывал глиняные и стеклянные баночки. Вытяжка аконита... Беладонна... Экстракт мускатного ореха... Можно вызвать сон, похожий на смерть, тело проживет еще долго, достаточно долго, чтобы успеть разобраться, понять, посмотреть. До тех пор, пока жизнь окончательно покинет объект наблюдений.
Объект. Наблюдений. Все. И ни слова больше. Он стиснул зубы. Потом не выдержал, упал в то самое! кресло и закрыл лицо руками.
...счастье всего рода людского... "Вспомни, ты привел его сюда за этим. Вспомни о своей цели, о годах, которые ты потратил на поиски этого знания, вспомни, и сделай то, что должен"
Он встал, усилием воли поднимая ставшее чужим неуклюжее тело. Взял в руки бокал с готовым зельем и натянул на лицо улыбку.
- Вот, выпей. Это поможет тебе ... поддержать силы в пути.
Сердце разрывало грудную клетку, казалось оно хотело разбиться вдребезги, спасаясь от нечеловеческой боли.
- Спасибо. - тонкие изящные руки приняли бокал. Мальчик посмотрел, как играют блики солнца на стенках, улыбнулся и поднес напиток к губам.
...не стоит жизни одного ребенка... Не стоит! Не этого!
- Не-ет! - он и не знал, что умеет так быстро двигаться. Ничтожная доля секунды - и осколки с тихим звоном разлетаются по деревянному полу.
Удар сердца. Успел.
Он вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь. И там, в своем рабочем кабинете, где он провел почти все эти годы, Франкенштейн рассмеялся коротким злым смехом.
- Безумец... Жалкий смертный безумец! Ты только что собирался убить самое прекрасное, что видел в своей ничтожной жизни. Поделом тебе. Все твои труды рассыплются прахом, через сто лет никто и не вспомнит твое имя. Зачем ты жил? Зачем извел горы пергамента? Ради того, чтобы влачить свое бессмысленное существование в одиночестве и презрении к себе?
"Сейчас он уйдет, он, наверное, уже ушел, он тоже быстро забудет своего неудачливого убийцу, и у меня не останется в жизни ничего, ради чего стоило бы ее продолжать. Уже не осталось. Впрочем - зато осталось кое-что другое."
Он не успел убрать баночки обратно на полку, он тогда и не думал об этом. Сейчас пальцы двигались уверенно и твердо, тот же состав, это справедливо и... Он усмехнулся одними губами. Ему же всегда хотелось знать, что чувствует человек, принявший этот отвар.
Негромко скрипнула дверь. Он замер, не решаясь обернуться. "Еще не ушел? Почему? Хочет покарать меня собственноручно?" Легкая рука легла ему на плечо.
- Если ты выпьешь это, Франкенштейн, даже я буду не в силах тебя спасти.
"Спасти? Зачем?! Так... Он знал? Он с самого начала знал?...
Он все-таки обернулся. Светло-синие глаза встретились с глазами цвета дорогого граната.
- Хочешь... - он запнулся. - Хочешь, я провожу тебя? Я знаю, это далеко, но...
- Конечно, ты меня проводишь. Ты же идешь со мной. - в голосе Кадиса Этрамы Д. Райзела внезапно послышались почти умоляющие нотки. - Это ненадолго. Зато потом - я смогу дать тебе столько времени, сколько тебе нужно. Остальное ты сможешь получить сам.
URL записиЖизнеописания Франкенштейна с претензией на высокохудожественность...Руки... Старика всегда выдают руки. Что бы он не делал, как бы не изменял свое тело, какой бы внутренней силой не светились его глаза - руки никогда не забудут напомнить об истинном положении вещей вздутыми венами, тонкой, похожей на пергамент кожей, которая обтягивает, словно высохший бычий пузырь, изуродованные артритом суставы. Да, можно сохранить гибкость тонких пальцев, можно унять боль от въевшихся навсегда, в самые кости едких растворов, но... Одного взгляда бывает достаточно, чтобы показалось, будто они криком кричат: "Тебе сорок четыре года!"
Сорок четыре... Болезни, голод, невыносимо тяжелый труд никогда не терзали его тело. Он все так же, как и в шестнадцать лет был здоров, силен и одержим идеями.
...Но сколько на них, на эти идеи, осталось времени? Десять лет? Пятнадцать? А потом злобная, коварная Старость швырнет его на землю и растопчет, превращая в никчемную развалину с потухшим взглядом.
В этот маленький приграничный городок он приехал три года назад. Здесь было не так шумно и не так грязно, как в столице, и людей мало интересовало, чем занимается человек, купивший дом на окраине. Однако одиночество и тут обошло его стороной, прошло совсем немного времени - и горожане потянулись к нему, сочтя могущественным колдуном. Шли с опаской, только когда очень припрет, несли свои маленькие трагедии, в надежде, что смогут заплатить ту цену, которую потребует этот опасный, но такой необходимый человек. Он лечил неизлечимые болезни, заживлял смертельные раны, ставил на ноги калек, возвращал к жизни мертворожденных детей. Прекрасный материал для исследований, идеальные добровольцы для самых опасных и сложных экспериментов. Да кто бы посмел хоть в чем-то его обвинить? Не здесь, не в этой дыре.
Но целью его был не сбор материала, не опыты. Вовсе не поэтому он продал все, что у него было и засел на приграничье.
Тех, кого он называл "Истинными", чаще всего видели именно здесь. Много лет он изучал древние свитки, выслушивал сотни рассказов так называемых "очевидцев", снаряжал поисковые группы, которые возвращались обратно, нагруженные "зубами упырей" и "когтями оборотней", пока не сумел собрать воедино все, что удалось найти и узнать.
Их называли вампирами. Их называли богами. Про них складывали легенды и писали научные трактаты. Но если они и пили кровь, то явно не для поддержания жизни, а если и были богами, то, определенно жили не на небесах.
Он понимал, что времени у него мало. Но мог только ждать, надеясь на то, что удачливость не покинула его с возрастом.
На рынок надо было идти с утра. Свежие, не засиженными мухами продукты, почти никакой толчеи и грязи, с необходимыми покупками можно справиться за четверть часа, если повезет, а это важно, ведь время - это самое ценное, что у него есть, и тратить его бездарно он никогда не мог себе позволить.
Он сумел победить потребность в сне. Сон занимает почти половину жизни человека, это самый страшный враг того, кому дорога каждая оставшаяся на этом свете минута. Но на еду, особенно на ее изготовление, времени тратится не многим меньше. Потребность в пище тоже удалось свести к минимуму, но совсем отказаться от нее было невозможно. Потому, все, что остается, это максимально ускорить процесс.
Он уже шел обратно к дому, корзина с мясом, сыром и хлебом приятно оттягивала его руку, как вдруг что-то, не совсем понятное ему, заставило его остановиться и оглянуться.
Ничего особенного, пустая улица, закрытый в такой ранний час трактир, стоящий на крыльце мальчишка в пастушьей рубахе, наверное слуга, или ждет, когда откроют... Мальчишка! Словно молния внезапно ударила, свет вспыхнул и погас на секунду, потом улица исчезла, весь мир исчез, остался только Он.
Идеально чистая, словно только что вышедшая из под рук швеи одежда, босые ноги без малейших следов уличной грязи, казалось мальчик минуту назад ополоснул их в прозрачном ручье, черные, гладкие, идеально расчесанные волосы, которые слегка колыхал утренний ветерок... Он весь был, словно изящная статуэтка, созданная величайшим на свете скульптором, и принять это, выглядящее как пятнадцатилетний мальчишка, существо, за человека - мог только слепой безумец.
"Вот он - твой шанс. Ты ждал его, ты ждал этого всю жизнь. Имеет ли теперь значение потраченное время? Имеет ли значение хоть что -нибудь? Вот он, стоит прямо перед тобой, только руку протяни и - ты получишь то, что тебе нужно.
Справлюсь ли я? Смогу ли? Стоит ли счастье всего рода людского жизни одно ребенка иной расы? Я сомневаюсь? Я? Сомневаюсь?!"
Он глубоко вздохнул и шагнул вперед. Несколько бесконечных секунд - и он уже стоит возле крыльца, совсем близко, совсем рядом.
"Не напугай. Пусть он поверит тебе, пусть пойдет с тобой сам, силой ты с ним не справишься, да и нет у тебя таких сил, нет и быть не может"
Он остановился. Мальчик разглядывал вывеску трактира с таким видом, словно это была нарисованная гениальным художником картина, однако трактир - это всего лишь трактир, и самый простой и логичный вопрос тут один. Его - то он мальчику и задал:
- Ты, наверное, есть хочешь?
Тот медленно повернулся, помолчал несколько секунд и кивнул.
Трактирщик вылетел на стук, как ошпаренный. Он наверняка заметил его в окно, и сейчас суетился, смахивая вчерашние крошки со стола, и изредка поглядывая на приведенного им мальчика с плохо скрываемой жалостью. Как же, как же. Мальчишка в чистой и новой одежде, пришел вместе с колдуном... Ребенка стоит пожалеть... Он усмехнулся, но усмешка быстро сползла с его губ. Разве трактирщик не прав?...
Наконец на столе появилась миска с мясной похлебкой и сыр. Мальчик посмотрел на все это с недоумением. а потом взял ложку.
Как он ел! Словно не в старом дешевом трактире они сидели, а в шикарном дворце, на приеме для самых знатных особ. Каждое движение наполнено смыслом, идеально выверено, ничего лишнего. Но, все-таки стоило прервать молчание.
- Как тебя зовут?
- Кадис Этрама Д. Райзел.
"Вот оно! А что, ты сомневался? Хоть на секунду? Хоть на мгновение думал, что ошибся? Нет, конечно же нет, ошибки просто не может быть, перед тобой - ребенок Истинных. Пусть невероятно сильный, пусть наделенный сверхъестественными способностями, но, наивный и неискушенный, как любое дитя."
- Меня можешь называть Франкенштейн. Ты нездешний, я вижу, где ты живешь? Я могу тебя проводить.
- Это очень далеко.
- Да нет же - он рассмеялся довольно нервно, но вернул на лицо дружелюбное выражение.- Я спросил не откуда ты, а где ты остановился. Или.. Ты планировал остановиться здесь? - он кивнул на уходящую наверх лестницу, ведущую к двум небольшим гостевым комнатам.
Мальчик проследил его взгляд и кивнул.
- Не стоит, честно тебе говорю. - он перегнулся через стол и понизил голос. - Здесь грязно, много насекомых и хозяин дерет втридорога. Если хочешь, можешь остановиться у меня. У меня просторный дом возле реки, есть чистая светлая комната и... И я не возьму с тебя ни одной монеты. Ну как?
Его собеседник задумался, пристально глядя ему в глаза, да так, что спина сразу покрылась холодным потом, а потом так же коротко кивнул.
...Казалось, прошла вечность. Вечность всепоглощающего, разрывающего душу на куски счастья. Не может быть, это просто невероятно, что все это могло уместится в какие-то жалкие две недели! Часы, минуты, секунды, все смешалось в один сверкающий поток, он давно забыл, когда так искренне и по детски радовался, улыбался, какая легкость бывает в теле, какая чистая и холодная вода в реке.
Огромным счастьем было просто на него смотреть. Как он двигается, как он трогает незнакомые предметы, смотреть, как шевелятся его губы. Казалось, гостя интересовало абсолютно все. Он вертел в руках и разглядывал тяжелые колбы, тихо сидя в углу на кресле шуршал древними свитками, причем начиная читать буквально все, что попадало ему в руки. Казалось, мальчик только и ждал, когда Франкенштейн начнет рассказывать ему о своей работе, о тех тайнах, которые ему удалось раскрыть, и о тех, раскрыть которые он только еще мечтает. С таким вниманием его не слушал никто и никогда. Да он и сам никогда и ни с кем так подолгу и откровенно не разговаривал, а этот мальчик не просто слушал. Он обсуждал с ним такие вещи, о которых не имели представления даже лучшие умы столетия. Но особым удовольствием было смотреть, как Кадис Этрама Д. Райзел ест. С необыкновенным изяществом он поглощал подгоревшую похлебку и криво нарезанный хозяином дома сыр, съел даже собственноручно пойманную и запеченную им на углях рыбу, так и не утратив безукоризненных манер и самообладания.
Он был идеален. Ни одного изъяна, ни одного недостатка.
Франкенштейн совершенно забыл о том, зачем на самом деле он привел это чудо в свой дом.
Вечность? Разве так бывает?
Утром он приготовил еду, в кое веки ничего не сгорело и не пролилось. Даже сыр почти не сопротивлялся, а еще он успел сходить на рынок и принес свежей зелени и овощей. Он улыбался про себя, представляя, как обрадуется его гость, увидев такой превосходный завтрак. Тем более так красиво и хорошо сервированный стол. Отвар пахучих трав Франкенштейн планировал принести в больших бокалах из цветного стекла, сделанных им собственноручно(о да, самый действенный из известных ему способов превращать песок в золото), и заранее представлял, как мальчик будет смотреть на солнце сквозь прозрачные стенки.
- Мне пора уходить.
- Что?!- пустая миска, которую он собирался уносить, едва не выпала из его рук.
- С тобой было очень интересно, Франкенштейн, но мне нужно уходить. Пора.
- Уходить?... Куда?!... Зачем?...
Вот и все. Глупые вопросы. Он что, и вправду думал, что Кадис Этрама Д. Райзел останется с ним навсегда? Сердце болезненно сжалось, накатила глухая тоска, утреннее солнце потускнело, как старая медная монета. Навсегда?.. Да, действительно, пожалуй - пора. Другого выхода у него нет. И другого шанса просто не будет.
- А, ну да... - язык едва его слушался. - подожди, я сейчас.. принесу.
...Никогда он еще не чувствовал себя таким старым. Ноги еле шли, руки тряслись, когда он окаменевшими пальцами открывал глиняные и стеклянные баночки. Вытяжка аконита... Беладонна... Экстракт мускатного ореха... Можно вызвать сон, похожий на смерть, тело проживет еще долго, достаточно долго, чтобы успеть разобраться, понять, посмотреть. До тех пор, пока жизнь окончательно покинет объект наблюдений.
Объект. Наблюдений. Все. И ни слова больше. Он стиснул зубы. Потом не выдержал, упал в то самое! кресло и закрыл лицо руками.
...счастье всего рода людского... "Вспомни, ты привел его сюда за этим. Вспомни о своей цели, о годах, которые ты потратил на поиски этого знания, вспомни, и сделай то, что должен"
Он встал, усилием воли поднимая ставшее чужим неуклюжее тело. Взял в руки бокал с готовым зельем и натянул на лицо улыбку.
- Вот, выпей. Это поможет тебе ... поддержать силы в пути.
Сердце разрывало грудную клетку, казалось оно хотело разбиться вдребезги, спасаясь от нечеловеческой боли.
- Спасибо. - тонкие изящные руки приняли бокал. Мальчик посмотрел, как играют блики солнца на стенках, улыбнулся и поднес напиток к губам.
...не стоит жизни одного ребенка... Не стоит! Не этого!
- Не-ет! - он и не знал, что умеет так быстро двигаться. Ничтожная доля секунды - и осколки с тихим звоном разлетаются по деревянному полу.
Удар сердца. Успел.
Он вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь. И там, в своем рабочем кабинете, где он провел почти все эти годы, Франкенштейн рассмеялся коротким злым смехом.
- Безумец... Жалкий смертный безумец! Ты только что собирался убить самое прекрасное, что видел в своей ничтожной жизни. Поделом тебе. Все твои труды рассыплются прахом, через сто лет никто и не вспомнит твое имя. Зачем ты жил? Зачем извел горы пергамента? Ради того, чтобы влачить свое бессмысленное существование в одиночестве и презрении к себе?
"Сейчас он уйдет, он, наверное, уже ушел, он тоже быстро забудет своего неудачливого убийцу, и у меня не останется в жизни ничего, ради чего стоило бы ее продолжать. Уже не осталось. Впрочем - зато осталось кое-что другое."
Он не успел убрать баночки обратно на полку, он тогда и не думал об этом. Сейчас пальцы двигались уверенно и твердо, тот же состав, это справедливо и... Он усмехнулся одними губами. Ему же всегда хотелось знать, что чувствует человек, принявший этот отвар.
Негромко скрипнула дверь. Он замер, не решаясь обернуться. "Еще не ушел? Почему? Хочет покарать меня собственноручно?" Легкая рука легла ему на плечо.
- Если ты выпьешь это, Франкенштейн, даже я буду не в силах тебя спасти.
"Спасти? Зачем?! Так... Он знал? Он с самого начала знал?...
Он все-таки обернулся. Светло-синие глаза встретились с глазами цвета дорогого граната.
- Хочешь... - он запнулся. - Хочешь, я провожу тебя? Я знаю, это далеко, но...
- Конечно, ты меня проводишь. Ты же идешь со мной. - в голосе Кадиса Этрамы Д. Райзела внезапно послышались почти умоляющие нотки. - Это ненадолго. Зато потом - я смогу дать тебе столько времени, сколько тебе нужно. Остальное ты сможешь получить сам.
Так оно и было).